пересекались и дергали друг друга постоянно и по любому вопросу. Регистраторша, пожилая дама за шестьдесят с обилием колец на обоих руках, сразу видно, жизнь повидавшая, старалась как могла, отпуская новобрачных каждые четверть часа, ускоренным темпом, Меднельсон просто надрывался. Но приезжали блатные, от Иван Иванычей, которых надо вне очереди, и их пропихивали сквозь строй, подгоняя, и торопясь, исполняли обряды окольцовывания и росписи в гроссбухе — и опять и снова. Как у работников от такого шума-гама голова выдержала, не понимаю. Я сам уже начал терять остатки самообладания, особенно когда стоявшая перед нами молодая не выдержав, ударилась сперва в обморок, от духоты, а потом, когда ее в последний момент оттеснили от заветных дверей — уже в истерику.
Только часа в два, получив пожелания хранить верность, любить и здравствовать, но самое главное, приглашение в центр моды «Люкс» и талоны на водку и мясо — обретя друг друга официально, мы, наконец, выбрались из душных помещений. Оля переодеваться не стала, нас поджидал автобус, нанятый ее подружками у «Асбеста» — немолодой, в летах «ПАЗик», куда очень быстро уместились свидетели, гости и, понятно, брачующиеся— ибо холода в последние дни стояли нешуточные. Скандинавский антициклон подарил чистое голубое небо и мороз в семнадцать градусов, навалившийся еще со среды. И это после двух недель оттепели, так что улицы мгновенно превратились в каток, сколь бы много соли и песка на них не высыпали, знойкий ветер дул с севера, прогнав даже воспоминания о пяти-семи тепла. Хорошо, в салоне, стараниями добротной печки, установился теплый микроклимат — иначе до Шахт мы бы задубели основательно.
Саму свадьбу я помню плохо, как и большинство гостей, понятно. Хотя вроде не пил особо, но голова захмелела уже от сознания самого события, пусть и скомканного странной речью: «Объявляю вас мужем и женой и… следующий!». От того, что мечта, давно лелеемая, обрывавшаяся с минуты ссор и взлетавшая до небес при прощении, качавшаяся на весах, откладывавшаяся на месяц, неделю, день, наконец-то свершилась. Можно вздохнуть свободно, наслаждаться днями вдвоем, как летом, наслаждаться всем-всем, что имелось, что предстояло пережить, что так жаждалось пережить. Голова кружилась, ноги предательски дрожали. Но я перенес супругу, уже супругу, через порог, как положено — теперь не забыть тот же ритуал дома провести. Сели во главу стола, пили, целовались. Под конец, помню, когда уже большинство отключилось, кричал «горько!» себе сам, кажется, не отдавая в этом отчета.
Ах, да, помню, приятелей, приглашенных, помню их подарки, пожелания, все складывалось в одну горку на лавку, помню Викторию, сидевшую на краешке стола — все же пришла. Пившую немного, но и блинов почти не трогавшую. Еще она просила у меня прощения, да, это я точно помню, извинялась, что выгнала некстати, — мы оба были хорошо под хмельком, только по разным причинам. Просила вернуться и все исполнить, как я того и хотел изначально, она материалы купит и все, что я ни скажу, сделает. Для нее это очень важно. И это все брат, он как приехал невесть откуда, он все время проходу не дает, достал. Вот как она на брата жаловалась я очень почему-то хорошо запомнил, кажется, я сам так же жаловался на отца Оле — еще когда та пыталась нас примирить и его пригласить на торжество.
Потом меня поздравляли, нет, сперва, потом Оля бросала букет, из-за чего поломали стул и побили немало тарелок. Потом снова Виктория, приглашала нас к себе, кажется. Или нет, приглашала другая. А она… да она желала нам счастья и побольше и долгих лет жизни, жаловалась, снова, что ей с Артуром не удалось того же. Что он, в самый последний момент будто испугался чего-то. Может, не хотел ребенка, которого она носила под сердцем, но ведь сперва хотел, а потом… нет, но почему он отказался? Кажется, она спрашивала меня об этом. Может все вообще случилось именно поэтому — и его уход к другой, старой, да она моложе меня, но все одно старше его, почему он бросил, почему, ради кого? Она могла дать ему все, ну не все, но ведь обеспечена, такие связи, такие люди, все могла дать. Дай бог, чтоб у вас все вот так не случилось…
Про нее больше ничего, только про то, как Оля бегала в свадебном платье на мороз провожать гостей, не раз и не два, я все пытался укрыть ее чье-то шубой, у меня отбирали, потом отправили за стол. А потом мы разбирали подарки, открывали коробки, точно маленькие, напившиеся дети. Решали от кого, что, кто сколько подарил барахла, а кто сколько в конверте всучил денег. Тогда у нас не сходилось ничего, мы смеялись, перебивали друг друга, выхватывали друг у друга, обнимались и целовались. И только потом успокоились, когда нас загнали уже спать в брачную ночь. И то все вспоминали, больше я, чем она, делились пережитым. Оба действительно ощущали себя детьми, у которых случился настоящий новый год — со всеми детскими надеждами и переживаниями, и радостями. Я все рассказывал солнышку, как будто она не присутствовала на торжестве, как здорово кто-то пускал фальшфейеры, Оля поправляла — не кто-то а дядя Саша, он геолог, все спереть может. Вот нам осетрины подарил охапку. И рога.
— Это мне?
— Это лосевые… лосиные. На дверь. Не знаю.
— А потом кто-то еще дивно играл на гитаре. «Белой акации гроздья душистые»…
— Не пой больше. Голоса у тебя нет. Это я была, и мне шестиструнку подарили. Так что не будем брать у Михалыча.
— Все мы ж съезжаем от Михалыча. Будем жить сами по себе.
— Конечно. А вот мне понравилось, что кто-то до конца «горько!» кричал, все ушли, а он…
— Я, я, солнышко. Не мог же я тебя оставить.
Она повернулась, обняла.
— И не оставляй. Мне калькулятор подарили, давай уже деньги пересчитаем. А то я никак в толк не возьму, кто и сколько нам выдал.
Так мы засели считать деньги, потом, кажется, уснули. Проснувшись, я заметил, как Оля смотрит на меня, лежа на соседней подушке. Видно, тоже только проснулась. Я улыбнулся.
— Ты сегодня удивительная, женушка. Чувствую себя как ребенок.
— В смысле? — невольно удивилась она, приподнимаясь.
— Потому что счастлив.
Она хотела что-то сказать, наверное, нечто ироничное, но вдруг ткнулась мне в шею, поцеловала.
— Знаешь, я тоже. Как будто ничего не было, а вот сейчас впервые.
— И у меня.
— Знаешь, чего мне хочется сейчас больше всего?
— Разобрать подарки?
— Ну не настолько приземлено. Мы вчера этим занимались. Я… нет, я тебя не отпущу просто так. Только
